Новые времена, новые заботы - Страница 53

— Ей-богу? Ну, и отлично!.. Иван Иванович! будьте отцом родным! батюшка! — жалобно заговорил дьякон.

— Что такое?

— Одолжите книжечек! Сделайте милость!

— Какие есть, берите, хоть сейчас…

— Я сейчас, и железо сейчас…

— Заходите.

Скоро в комнату вошел тщедушный, худенький человек, в истасканном подряснике, и робко, на цыпочках, направился вслед за Иваном Ивановичем в его кабинет; проходя залом, он обернулся в мою сторону, и я увидел прежде всего крайне странные, не то восторженные, не то испуганные, даже сумасшедшие глаза, ярче всего выдававшиеся на худом, бледном, еще не старом лице, с жидкими длинными белокурыми волосами и маленькой бородкой, которую он постоянно щипал, пробираясь на цыпочках в кабинет. Тщедушное, робко согнувшееся тело, это больное, испуганное лицо и глаза, полные чего-то пугливого и неопределенно оживленного, производили впечатление чего-то жалкого и хилого.

— Вот все, что есть, выбирайте!.. Вам какие книги надо? — спрашивал мой приятель, когда они очутились в кабинете.

— Да мне бы пофундаментальнее.

— Ну, вот, выбирайте… Вот журнал не хотите ли?

— Нет, это все мимолетное.

— А вам надо не мимолетного? да?

— Да уж, что-нибудь по… того, поздоровей.

— Поздоровей?.. — роясь в книгах, болтал доктор: — поздоровей вам? Не хотите ли взять вот Шлоссера: это, я думаю, будет довольно здорово…

— Это что такое — Шлоссер?

— История.

— Сделайте милость, это мне в самый раз…

— Ну, так вот и берите…

— Мне бы только, Иван Иваныч, уж с самого начала… что-нибудь…

— Да вот, что тут? "Греки"… вот тут с самого начала…

— Очень вам благодарен… То есть, как вы говорите — с самого начала? С самого начала только греческая история?

— Только одна греческая… А вам что же?

— А раньше греков нет ли чего?

— Разумеется, есть. Вот история Индии… Это раньше греков.

— А еще чего не было ли раньше?

— Уж я, ей-богу, не знаю… Да зачем вам?

— Да мне бы хотелось уж, чтобы начать, например, с самого корня…

— Опять самые корни?

— Да ей-богу, Иван Иваныч, что ж мне хватать верхушки? Уж ежели поправляться, так надо как следует… Вновь… С самого, например, с кор… с корня… Что вы смеетесь? Ей-богу, право… Что ж так-то?..

— Да так, так… Только я не знаю, что ж бы такое?.. Не хотите ли "до человека"?

— Это — книга такая?

— Книга… Понимаете — до! Уж тут самый корень.

— Вот, вот, вот! — как-то даже сладострастно зашептал дьякон: — до! Это самое и есть — "до" всего еще?

— То есть до всего на свете!..

— Ну, ну, ну… Это мне и надо… С самого…

— С самого, с самого! — Нате, берите!

— Ну, дай вам бог здоровья… Сейчас примусь! Вот это мне и нужно…

— Очень рад.

— Очень вам благодарен! А то что ж мне, ей-богу, — журналы там?.. Мне уж надо все наново… Иначе что ж так-то? Уж ежели…

— Ну, ладно, ладно!

Поблагодарив и бормоча все то же, то есть, что "ежели поправляться, так надо не как-нибудь", — дьякон поспешно, с явным намерением сейчас же приняться за дело, вышел из кабинета, перебежал зало и направился к бане, держа под самым носом развернутую книгу.

— И представь себе, — заговорил приятель, вновь появляясь в моей комнате: — ведь такие разговоры у нас с ним идут чуть не каждый божий день… "А вступает ли?", "а что душа", "в душу" — чорт знает что… Часа по два битых тиранит меня, а кончится ничем… В тот же вечер напьется и наделает разных гадостей.

— Он какой-то чудной!

— Пьет… куролесит, — дела расстроены, да и жена бросила, — ну вот и хочет "все вновь"… То порошками, то книжками… Да изволите видеть, чтоб в самую жилу… в точку… Надоело. А что, не пойти ли нам погулять?

Скоро мы отправились за город и воротились очень поздно. Был душный летний вечер. Во время нашей долгой загородной прогулки меня не покидала мысль об этом бедном человеке, думающем вылечить свою душевную боль книгами и порошками. Что это за душевная рана? Что это за боль? Как? откуда нанесло ее на беднягу? Все это очень занимало меня. Я решил непременно найти случай поговорить с ним, расспросить его.

III. Вечерком в глухом уголке. — Рассказ

Два или три дня, следовавших за разговором под окном, я почти не видал дьякона. Он сидел в своей бане, должно быть прилежно занимаясь чтением сочинения "до человека", сидя до поздней ночи, и только раз или два во все эти дни, и то на минуту, подбегал к окну спальни моего приятеля, чтобы задать вопрос и уйти…

— Хелиасты, Иван Иваныч, что такое? — спрашивал он.

— Хелиасты?

— Вот тут сказано: "так же, как тысячелетнее царство для хелиастов…"

— То есть как же это "так же"? Надо прочесть всю фразу…

Дьякон прочел какой-то очень сложный период, спотыкаясь на каждом шагу, — точно плелся он без дороги по какому-то изрытому полю, не зная, что сзади, что впереди…

По прочтении этой фразы доктор принялся соображать, а дьякон стоял и ждал молча…

— Чорт ее знает! — наконец произнес мой приятель. — Да вы это просто пропускайте…

— Ну уж что ж это — пропуск.

— Ну, я не знаю… Читайте дальше, там будет видно…

— Гм! — сделал дьякон, помолчал и пошел.

В другой раз он поймал Иван Иваныча в ту самую минуту, когда тот совсем было ушел на практику.

— Вот, — прямо начал он, входя и держа раскрытую книгу: — "или, почему взрослое животное лучше новорожденного?" Почему, Иван Иваныч?

— Что такое? Какое животное?

— Вообще, тут сказано, например, так, что яйцо, например… да вот: "или, что лучшего в новорожденном животном?.."